Помню, где-то в семидесятых годах в одной из республик Северного Кавказа ударил мощнейший горящий фонтан нефти. Несколько месяцев лучшие огнеборцы страны пытались его укротить. А он стоял, подпирая чуть ли не облака и само небо, и кажется, посмеивался над людьми, которые копошились внизу и пытались оторвать фонтан реактивными струями, чтобы направить его силищу в цистерны.
Я подумал о фонтане в связи с 85-летием писателя Владимира Рунова, которое он отметил одиннадцатого мая. Но прежде приведу еще один пример. Жюль Верн написал свой первый роман в тридцать семь лет, чем несказанно удивил и писательскую братию, и читающую публику, которая полагала, что к этому солидному возрасту писатели уже обретают имя. Становятся мэтрами литературы. А тут на тебе! Рунов стал начинающим писателем в шестьдесят! Есть чему удивиться. Посрамил Жюля Верна.
А теперь о фонтане. К чему я вспомнил о нем? Да потому что молчавший шестьдесят лет Рунов вдруг начал фонтанировать. И как! Выдавать произведение за произведением. За двадцать лет — двенадцать книг! Есть чему удивиться. Нужно ведь редкостное здоровье, недюжинная работоспособность, память, и не только. Напор чувств, свежесть ощущений, таланта и много еще чего. Например, откуда набраться стольких тем, персонажей, событий, которые надо было удержать в памяти?
Уникальный случай. Не знаю другого такого. Знаю многих, вышедших на пенсию и вдруг начавших записывать ощущения своей жизни, факты автобиографии. В стол. Не для печати. Для внуков. Наивные люди! Словно внуков интересуют перипетии жизни их предков. Они и о своей-то жизни задумываются не очень. Зачем? А в самом деле, зачем? Если бы дети учитывали опыт родителей, учились на примерах их жизни, мы бы, наверное, жили в совершенно другом мире — более человечном и гармоничном.
Я не прав? Многие ли из нас знают историю своей семьи дальше деда? Чаще всего мы спохватываемся, начинаем задумываться о родовых корнях, когда уже спрашивать о них некого.
Знаю по себе. Я был с ранних лет занят своими мыслями, ощущениями, книгами. Они были интересней. А что интересного было в жизни моих родителей, родичей, пращуров их? Тем более в советские годы вообще не поощрялось углубляться в семейные истории, хроники. К тому же это было опасно. Помню, моя незабвенная мама, гребенская казачка, носительница казачьей психологии, твердая, решительная, рассказывала нам, своим детям, кое-что из жизни своего казачьего рода ночью у печки с открытой дверцей, где гудели хорошо разгоревшиеся буковые дрова и заглушали все другие звуки, кроме маминого голоса. Так боялась она говорить — не дай бог услышит кто-то посторонний. Казаки были долгие годы не в чести. Тем более когда наш род был на другой стороне. А когда страна изменилась, спрашивать об истории семьи было уже некого. Меня это мучит до сих пор.
Конец XX и начало XXI века примечательны тем, что люди стали интересоваться прошлым — семьи, страны, общества. Рунов чутко среагировал на эту потребность и написал первую свою книгу — «Беседы у догорающего камина». Очень точное название. Догорающего. Как догорает наша память. Но остаются горячие угли, способные разжечь пламя. В книгу вошли по большей части истории о людях, с которыми он проводил беседы, работая руководителем краевого телевидения — ГТРК «Кубань».
Рунов из детей военного поколения. ЮНЕСКО считает детьми войны родившихся с 1936 по 1948 год. Историк по образованию, он тем не менее историком не работал. Окончил аспирантуру, защитился. Это расширило горизонт его интересов и знаний. Владимира Викторовича привлекала журналистика. Увлекала возможность разговаривать с интересными людьми напрямую, без посредников, и доносить их мысли до читающей публики. Владимир Рунов пробовал себя обозревателем в газете. Был пресс-секретарем мэра Краснодара в интереснейший с исторической точки зрения момент и трагический для страны — в девяностые годы. В какой-то момент был депутатом ЗСК. Но понял, что это не его. Несколько лет был председателем краевого телевидения. Мне кажется, одной из важнейших вех в его биографии, пожалуй, была та, когда более десяти лет он проработал помощником заместителя руководителя Департамента строительства крайисполкома Краснодарского края Артюшкова — блестящего руководителя и знатока своего дела. Перевидал у него десятки руководителей всех мастей и разных характеров и многих удержал в памяти. Завел знакомства, расширил представление о жизни, увидел ее с разных сторон. В ячейках его памяти нашлось место для многих пережитых им самим и страной событий. И перенес затем их на бумагу.
Не будем забывать, что его жизнь пришлась на целую историческую эпоху. Время, по-своему распорядившееся многими репутациями, идеями и теориями, смывшее в реку небытия массу звонких имен, бурных дискуссий, читавшихся повсеместно книг, за которыми стояли годами в очередях.
Многих из них можно встретить в книгах Рунова в срок, в который ему было дано проявить себя в литературе. Не каждому понятен жанр, в котором он работает,— смесь документалистики и художественной литературной интерпретации, которая была не всегда в фаворе у читателей.
Сегодня интерес к книге вообще угас до кризисного уровня. Свидетельство тому — книжный магазин на Красной в Краснодаре, пользовавшийся многие годы особым интересом у краснодарских книгочеев. Сейчас он вынужден сменить просторные помещения на более скромные апартаменты. Многие книжные магазины в столице края вообще закрылись. Нет потребителей книги. Золотой век литературы ушел в небытие.
Сегодня литературу сменило телевидение, Интернет. Жаль. Литература просвещала, учила, воспитывала. Интернет тоже воспитывает, только неучей. Сегодня, если читатель и интересуется литературой, это по большей части документальные, мемуарные издания.
Владимир Рунов со своими книгами, опирающимися на документалистику, попал в струю. Этим и интересен. Талант поэта, писателя редок. А писателя-документалиста — тем более. Для этого нужен особый дар. И особое природное сочетание ума и души. Рунов, обладающий этим даром, сегодня стал заметным прозаиком на литературном поле Кубани. Его книги живут своей жизнью. Во всём, что он успел написать, угадывается особенная человеческая личность, пропустившая половину прошлого века через свое сердце.
Ему, доктору наук, преподавателю Института культуры, и сегодня интересно наблюдать за суетной, шумной студенческой жизнью и чувствовать себя причастным к ней. Восемнадцать лет, в которые он вместил больше десятка книг, не слишком большой срок в литературе. Но он готовился к нему всю жизнь. И может быть, поэтому в кубанской литературе, в том числе краеведческой, заметен его след.
В каждой из его книг чувствуется душевная открытость, искренность, жизнерадостность, впечатлительность. Рунов пишет быстро, ярко, легко, увлекательно. В шестьдесят два года кончилась предыстория жизни Владимира Викторовича. И началась литературная судьба мгновенных ярких лет в литературе. Читая его книги, думаешь, откуда эта зрелость мысли и форм выражения, это богатство слов и оттенков художественных впечатлений человека, время для которого, казалось, уже безвозвратно ушло. Вглядимся в его книги и поймем кое-что в логике его жизни. Логике его судьбы. Вся его жизнь, кажется, была прологом к высокому напряжению последних лет.
Вся его жизнь — внутренняя подготовка к будущему литературному труду.
Рассказчик он оказался интересный. Умеющий донести до читателей истории, которые волновали когда-то россиян, а потом уходили из памяти под напором новых событий. Но для людей новых поколений его воспоминания оказались привлекательными. И он выдавал на-гора одну книгу за другой.
Многие годы Владимир Рунов собирал впечатления в своей памяти. Он долго вынашивал произведения, прежде чем дать им жизнь. Вряд ли он задумывался тогда, что эти впечатления когда-нибудь ему пригодятся. И вряд ли был озабочен прихотливостью ускользающего времени. Того, что сегодня просто бытовой факт, рядовое событие, а завтра станет фактом истории. Или, даже став фактом истории, завтра исчезнет из памяти людей под напором новой информации, новых событий, происшествий.
Он возродил и возвратил их нам в своих документальных произведениях. Как, например, потрясшее всю страну событие с угоном новейшего советского истребителя в Японию. Ущерб, нанесенный стране,— два миллиарда рублей. Этим угонщиком был наш земляк — выпускник Армавирского летного училища. Не хочу называть его имени: у предателей нет имен и фамилий.
Первая книга была журналистской. В ней не было того, что называется литературностью. Автор рассказывает факт сугубо прагматически. Это стало нормой современной журналистики, и она многое от этого потеряла. Об этом напомнил известный российский журналист и фотохудожник Юрий Рост в отзыве об ушедшем Мэлоре Стуруа: «Он был блестящим журналистом-американистом. Я всегда ждал его статей. Они отличались от всех других литературностью, которая сегодня, к сожалению, ушла из журналистики».
В своей первой книге — «Беседах у догорающего камина», изданных на изломе века, в 1999 году, Владимир Рунов только примеряется к литературе, не решаясь выйти за границы журналистики. Фактография же книги интересная. Но когда вспоминаешь описываемые события или впервые знакомишься с ними, хочется чего-то еще. Добавления, которого мы, читатели, не знали. А прелесть литературы в немалой степени зависит как раз от недосказанности. Рунов публикует и следующую книгу очерков — «Времена между „причиной” и „следствием”», составленную из предыдущих газетных публикаций. Но в этом же 2009 году издает нечто другое: роман-эссе, роман-очерк, роман-новеллу «Особняк на Соборной», где сливаются воедино очерковость и литературность. В книге сплав истории Екатеринодара с судьбами и событиями XX века. Некоторые писатели затрудняются определить жанр этой и других книг Рунова, где реальная жизнь переплетается с литературностью. Рунов в этом жанре не одинок и не первопроходец. Так, реальность и литература составляли всё творчество прекрасного писателя Владимира Солоухина, который жаловался на неспособность что-либо придумать. Он скромничал. Потому что под его волшебным, необыкновенным пером действительность преображалась и становилась фактом художественности.
Лауреат Нобелевской премии Эрнест Хемингуэй признавался, что его талант по-настоящему пробуждался, когда он отходил от реальных событий жизни и обращался к литературности — придуманным персонажам, историям. Их сплав и рождал произведения. Этот сплав характерен для творчества Владимира Рунова, когда на расстоянии реальность становится похожей на мираж и тем привлекает читателей. Одно из своих произведения писатель так и назвал — «Эскиз портрета на фоне миражей». А разве нам не кажется минувшая наша жизнь и жизнь страны и ее персонажей, творивших историю и ушедших в небытие, притягивающей наше сознание и делающей прошлое прекрасным? Тем более писателя притягивает, как правило, цвет эпохи — знаменитые личности, сами творившие эпоху. Флотоводцы-адмиралы Ушаков, Исаков, Горшков, вице-адмирал Холостяков, полководец Победы Жуков, талантливый полководец Рокоссовский, блистательный артист, шансонье, как сказали бы сегодня, Вертинский, переживший сложнейшую эпоху, бежавший от революционной смуты и возвратившийся на Родину и оставивший блестящие воспоминания о своей жизни — артиста, поэта, писателя, композитора. Блеском его стиля не устаю наслаждаться и сегодня, хотя сегодня он только мираж.
Судя по книге Рунова «Особняк на Соборной», другим его произведениям, Владимира Викторовича можно назвать писателем-краеведом. Писателем-летописцем ушедшей эпохи, художником, оставившим нам эскизы людей, которые творили историю страны вообще и Краснодарского края в частности. Писателем самобытным, раскованным, прекрасно владеющий всеми богатствами русского языка, свободой изложения, трудно поддающейся определению, в каком литературном жанре он работал и работает. А разве это обязательно? Ведь форма произведения разве не мираж? Вспомните Чеховскую повесть «Степь». В ней все признаки рассказа. Короткий сюжет, малое присутствие сюжетных линий и персонажей. Тем не менее произведение названо повестью. Загадка. А разве и сегодня по прошествии почти двух веков кто-то сможет утверждать, с какого боку роман Гоголя «Мертвые души» назван автором поэмой? Почему? Проза — и вдруг поэма. Хотя по блеску всех его произведений их можно по праву называть поэмами.
Не будем мы и гадать, к какому жанру отнести писания Владимира Рунова. Сошлемся на слова Александра Кротова о его творчестве: «Рождение писателя яркого и самобытного всегда загадка. Она связана и с неизбывной человеческой потребностью своего внутреннего преображения, и с той особенной свободной духовной работой, не видимой нашему взору, что тем не менее — при наличии дарования дерзнувшего — связывает его внутренний мир и внешний мир в строгую гармонию».
В свои восемьдесят пять лет Владимир Викторович продолжает активно работать. Что сегодня на письменном столе писателя, профессора кафедры кино, телевидения и звукорежиссуры Краснодарского государственного института культуры, удостоенного ордена Почета, золотой медали «За выдающийся вклад в развитие Кубани» первой степени и ряда других медалей, мы пока не знаем. Пожелаем ему новых творческих прозрений. Пусть его камин горит еще долго и ярко.
Виктор БОГДАНОВ
